Опять на Большой земле!

ФОТО Дмитрия СОКОЛОВА

А это письмо Элеоноры Георгиевны Голованевской, работавшей в блокаду корректором типографии № 10. Его она написала своей подруге актрисе Л. О. Коробковой, находящейся в эвакуации. Письмо сохранилось благодаря дочери Голованевскойљ— Е. Г. Бергер, которая в 1973 году передала блокадные реликвии своей семьи в Государственный музей истории Ленинграда. А спустя десять лет сотрудница музея Татьяна Владимировна Володченко, ныне носящая фамилию Романько и работающая там же, направила его копию в газету «Ленинградская правда»...

Поговорим о самом главном, Ляля. С 18 января мы опять на Большой земле! Рассказать тебе, как это было?

С некоторых пор время для нас стало измеряться интервалами от утренней сводки Информбюро до «Последнего часа», и он, этот час, принес известие, от которого выросли крылья...

С работы я пришла поздно и, не подымаясь домой, отправилась за водой. Когда я вернулась с ведром, застала маму и Гагу (дочь Голованевской. - Ред.) у репродуктора с одичалыми, потрясенными счастьем лицами от услышанного сообщения. Мы кричали, плакали, целовались...

Потом я ринулась на нижний этаж к приятельнице и почти задушила ее в объятиях. Позвонила на работу - там еще ничего не знали - и наорала на них за то, что они ничего не знают. Потом мы бросились давать телеграммы всем близким. И снова к репродуктору слушать то же самое «в тысячу первый раз», потому что эту жажду счастья нельзя было ничем утолить, кроме торжествующего голоса диктора.

К двенадцати часам ночи вспомнили, что еще не обедали, но тут выключили свет (у нас в квартирах он только до двенадцати часов ночи). И мы, ковыряясь в тарелках при свете коптюльки, застывали в немом ликовании каждый раз, когда из репродуктора звучало: блокада прорвана!

Потом была совершенно неповторимая ночь, о которой надо говорить стихами или петь. И сама ночь говорила стихами и пела. К микрофону подходили бойцы, поэты, писатели, летчики. Они говорили хриплыми, срывающимися голосами, полными счастливых слез и торжества. Ляля, ради этой ночи стоило жить! До самого утра мы не смыкали глаз и слушали, слушали, не переставая. В передачу включали цехи заводов, улицу, передовые - и это говорило само счастье, воплощенное в два слова - блокада прорвана!

Утром, не поспав, мы оделись по-праздничному и побежали ни свет ни заря на работу, к людям, ленинградцам, дорогим согражданам. И все было так, как мечталось в самые тяжелые и страшные минуты. Город стоял светлый, прекрасный, чистый. И алый шелк флагов трепетал, как наши сердца. Все улыбались друг другу и поздравляли каждого. На работе хотелось дать 1200 норм, но все валилось из рук. Все бродили, как потерянные, оглушенные таким ожидаемым и все же заставшим нас врасплох счастьем. Потом был митинг. Людям не хватало слов, но все было понятно и так. В тот день мы собрали кучу денег на танк. Ленинградцы отдавали свои сбережения, жалея, что нельзя вынуть сердце, чтобы положить его рядом. Дорогая, об этом невозможно рассказать, или, может быть, я не умею, но то было самое полное и высокое счастье.

А сегодня, 29 января, когда я пишу тебе это письмо, мы уже обжились на Большой земле. Много работаем, мало отдыхаем, тщетно пытаясь уложиться в тесные 24 часа, и от каждого дня остаются хвосты невыполненных домашних дел. Хотя жизнь несравненно комфортнее, чем зимой 41 - 42 годов. Мне не приходится лежать животом у проруби, чтобы достать воды. У нас есть свет, действует уборная, в комнате тепло и дров, по моим расчетам, должно хватить до победы. Крупное белье сдается регулярно в прачечную, мелкое стирается дома. У нас каждый день горячий обед из двух блюд и какао или кофе. Я получаю на работе молоко соевое или солодовое, последнее очень неплохо звучит.

Вообще надо тебе сказать, Лялинька, что если бы организм не был так расшатан предыдущей зимой и не тосковал о потерянных килограммах, получаемого пайка - плюс ненормированные выдачи на работе - хватало бы безусловно. Но потерять 25 кило безнаказанно нельзя, и поэтому мечтается о метровых буханках душистого ржаного хлеба, о глыбах масла и розовых пластах шпика, о коврижках, которые выпекались по субботам в чудо-печке, о печеной картошке и сочных помидорах. Я не могу без грусти смотреть на бледные щечки и острый подбородок доченьки. Но пока кости в порядке, огорчаться нечего. А кости действительно в порядке - в бане это хорошо видно.

Пиши. Я думаю, что скоро можно будет сказать тебе: приезжай!

  •  
    По теме
    Не стало Владимира Фейертага - Культура Петербурга Фото: vk.com/festival_petrojazz. Автор: Екатерина Дмитриева 28 марта в Санкт-Петербурге ушел из жизни Владимир Фейертаг.
    Культура Петербурга